Русского, англичанина и немца посадили в темницу, дали каждому по два каменных шара и говорят: кто что–то разумное из этих шаров организует, того, натурально, съедим, а кто сломает шар, ну или там проебёт, того отпустим. Никто ничего не смог сделать. Это, блядь, чертовы каменные шары. У них не было ни инструментов, ни сил. Все умерли. Абсолютно все.
Если вы это читаете, у вас есть как минимум одна причина плеваться при отвратительных звуках моего голоса и зажимать свой благородный нос, учуяв мой запах.
1: Десять негритят пошли купаться в море, Десять негритят резвились на просторе Один из них утоп, ему собрали гроб, И вот он результат — девять негритят.
<…>
Двое негритят пошли купаться в море, Двое негритят резвились на просторе Один пошел ко дну, второй нашел жену И вот он результат — десять негритят.
Зима. Россия. 30–е годы. Голод. Мороз –30. По двору бежит бедно одетый мальчик с охапкой хвороста, за ним несется дворник в шапке и телогрейке.
Мальчик бежит и думает: "Нет, ну так решительно нельзя. Я из хорошей семьи, я хочу учиться, саморазвиваться. Хочу, в конце концов, быть, как мой любимый писатель Эрнест Хэмингуэй — мужественным, сильным… На пляжах Кубы ловить рыбу. А не от дворников в этом городе убегать!"
Куба. Жара. Эрнест Хэмингуэй, действительно, мужественный и сильный, сидит на пляже и пьет из горла ром, окруженный жаркими кубинками. Хэмингуэй думает: "Нет, это — не жизнь. Никакого героизма тут нет. Народу ничего не нужно, 24 часа в сутки жара, мозги плавятся, женщины толстые. Вот, быть бы сейчас в прохладном Париже с моим другом Андре Моруа — мы бы с ним выпили хорошего французского вина, зажгли бы камин и проговорили бы до ночи о вечном!"
Париж. Прохладно, неделю льет дождь. Андре Моруа сидит в своей мансарде, выпивает третью бутылку коньяка, в постели дремлют две парижанки. Моруа чертыхается и говорит: "Нет, это не жизнь. Это декаданс какой–то. Симуляция. Вот, был бы я сейчас в холодной Москве, нашел бы своего друга, великого писателя Андрея Платонова, мы бы с ним сразу бы по сто грамм настоящей русской водки, и сразу бы были ближе к вечности… Вот это — жизнь."
Москва. Зима. Мороз. Голод. Андрей Платонов, в шапке и телогрейке, несется по московскому двору за мальчиком и думает: "Блядь! Догоню — убью нахуй!"